– Не грусти. Я вернусь в субботу, и у нас с тобой будет наш собственный обед в честь Дня благодарения. А пока нагревай для меня супружескую постель. – Он сжал ее руку, а потом Элинор осталась смотреть, как спина любимого, которая ей так нравилась, удаляется от нее в мир, где сама она по-прежнему была чужой.

Глава 10

Девичьи секреты

Руби

Клару отвезли в больницу, и в Пряничный домик она не вернулась. На этот счет ходили самые разные слухи, но большинство считало, что в комнате позора она пыталась убить себя. Лоретте рассказали знающие люди, что Клара завязала свою рубашку на шее и пыталась повеситься, но только потеряла сознание. Мать Маргарет про Клару не сказала ни слова, но много кричала и читала нотации по поводу Баблс и Гертруды, которым удалось успешно сбежать через окно подвала. Вид у нее при этом был злющий, злее кота, которому наступили на хвост.

Стены вокруг нашей маленькой тюрьмы поднялись еще выше. Нас все время пересчитывали, как дошкольников, наши передвижения ограничивали. Был нанят охранник, который патрулировал территорию снаружи, а нам больше не разрешали днем возвращаться к себе в комнаты. Даже на то, чтобы сходить в туалет, теперь требовалось разрешение. Всех девушек из Пряничного домика несколько раз допросили, но мы с Лореттой твердили одно и то же.

– Наверное, она выбралась ночью, пока мы спали. Нет, я не думаю, что она родила.

От Джорджии Мэй, которая в день выноса мусора избавилась от окровавленных простыней и последа, никто и не ожидал добиться никаких ответов. Она навела в нашей чердачной комнате порядок, так что не осталось и следа того, что здесь что‐то произошло.

С новыми строгими порядками наши дни тянулись еще дольше прежнего. И без Баблс, которая нас смешила, стало совсем грустно. Я часто о ней думала. Она так храбро решила оставить ребенка, несмотря на все препятствия, – я никогда не буду такой храброй. Правильно ли я поступаю, что отдаю ребенка? Может, надо было выскочить из машины миссис Шапиро вместе с Шимми и убежать с ним? Я так сосредоточилась на том, чтобы попасть в колледж и чего‐то добиться, а ведь можно было поступить как Баблс и бороться за то, чтобы получить все сразу. Но почти сразу же, как только у меня возникла такая мысль, я загнала ее поглубже и заперла за ней дверь. Только так я буду в состоянии все это пережить.

Во вторник перед Днем благодарения схватки начались сразу у двух девушек, и одной из них была Джорджия Мэй. Белую девушку вывели через заднюю дверь в фургон. Джорджия Мэй собралась было за ней последовать, но мать Маргарет ее остановила.

– Эта клиника только для белых. Пойдем со мной. – Потом мать Маргарет встретилась со мной взглядом. – Руби, иди помоги ее устроить.

Мы спустились вслед за ней на три ступеньки в ее кабинет. Это была уютная комната с двумя большими книжными шкафами, дубовым столом и вращающимся стулом. На стене кривовато висела картина в рамке с изображением Иисуса, слегка пахло джином. Колыхая подолом одеяния, мать Маргарет открыла узкую дверцу между книжными шкафами. Комната за этой дверью была темная и без окон, она едва походила на комнату – скорее увеличенная кладовка, в которой стояли только узкая кровать вдоль стены и складной стул.

Мать Маргарет сунула мне в руки Библию.

– Читай Первое послание к Коринфянам, Послание к Ефесянам и Евангелие от Марка. Когда настанет время, придет медсестра. – Она развернулась и закрыла за собой дверь. Я сжала руку Джорджии Мэй и сунула Библию под стул.

Поскольку Джорджия Мэй не разговаривала, я принялась болтать, пересказывать истории из прочитанных книг. Я поглаживала ей спину, как она делала это для Баблс, и утирала пот. Через два часа боль у нее усилилась настолько, что она кричала, будто ее изнутри на части рвут. Я и не знала, что она в состоянии издавать такие звуки. Наконец пришла медсестра и отослала меня прочь. Я даже обрадовалась – мне вовсе не хотелось видеть еще одни роды.

Маленький сын Джорджии Мэй родился таким светлокожим, что трудно было поверить, что его родила девушка с темной, почти черной кожей. К моей радости, мать Маргарет поручила мне проверять, как у нее дела, и помогать с ребенком. Пока Джорджия Мэй восстанавливалась в этой крошечной комнатенке, я носила ей теплые тряпки и чистые прокладки, горячий черный чай и овощное рагу, потом держала ребенка, давая ей возможность проверить кровотечение и сходить в туалет. Лекарств Джорджии Мэй не давали, и я видела по ее глазам, что ей больно.

На пятый день после родов Джорджии Мэй я как раз шла в кабинет матери Маргарет, как вдруг услышала ее разговор с нашей соцработницей мисс Джин.

– У Джорджии Мэй Роу нет родителей. Ее привезла работодательница, белая леди из Роанока. Согласно ее делу, ребенка хотела усыновить дальняя родственница из Ричмонда, – сказала мисс Джин.

– Хм-м, этот ребенок слишком светлокожий, чтобы жить среди бедных негров. У нас есть клиенты, которым этот мальчик гораздо лучше подойдет, – и эти клиенты наверняка сделают нам серьезное пожертвование.

Я услышала шелест бумаги.

– Для семьи доктора из Вашингтона рановато, им достанется ребенок Лоретты. У нас есть пара в Нью-Йорке, которая давно уже ждет. Муж там юрист, и я уверена, что за такого удачного мальчика мы получим…

И тут с края подноса, который я держала, упала ложка.

– Кто там? – рявкнула мать Маргарет.

Я вошла в комнату.

– Девочка, надо предупреждать, что ты тут ходишь. Отнеси еду и возвращайся на урок, – хмуро заметила мать Маргарет.

Я пошла в потайную комнату, неся томатный суп на подносе. Мисс Джин выпрямилась, наблюдая за мной. Получалось, я никак не смогу рассказать о том, что подслушала, и не попасться. Мне хотелось предупредить Джорджию Мэй, что ее сына не отдадут тетке, где она сможет иногда с ним видеться, что его передадут совсем другой семье, но это было невозможно. И потом, когда я вошла в комнату, Джорджия Мэй и малыш спали. Я оставила еду на складном стуле, вышла, и мисс Джин негромко закрыла за мной дверь. Пока я шла через кабинет матери Маргарет, она меня окликнула.

– Да, ваше преосвященство?

– Сегодня утром звонила миссис Шапиро. Она попросила тебе напомнить, зачем ты здесь и чем рискуешь. Я знаю, что ты дружила с Баблс.

– Я